– А если там кровь? – усмехалась женщина. – Много крови?

Тогда замолкал Леонард, проверяя себя, прислушиваясь к внутреннему голосу, – совместима ли кровь с целью, которую он преследовал?

– Без крови подобные вещи редко обходятся, – признавал в нем Пилигрим. – Кровь сопутствует им повсюду. Вопреки тщательно продуманным мерам предосторожности.

– Это может оказаться опасным, – говорил в нем бизнесмен, гражданин Канады, респектабельный мужчина. – Непредвиденно опасным!

– Но разве настоящее приключение не стоит того? – возражал в нем пропитавшийся «русским духом» москвич: по национальности поляк, наследник гордой шляхты, а по сердечной склонности российский авантюрист. – Риск придает жизни золотой глянец, а любви – утонченную страстность и экзотический вкус. Не всякий плод сладок! Но человечество обожает перец и пряности не меньше, чем сахар.

Герцогиня дразнила его, она завлекала, сама же полностью не отдавалась.

– О-о, Леонард, остынь! Я не собираюсь привязывать тебя вульгарным сексом, – посмеивалась женщина. – Избитые приемы не для нас. Пилигрим вообще не должен помышлять о плотских утехах. Сие есть непростительный грех! Да и мне претит все обыденное.

Ему ничего не оставалось, как поддакивать, усмиряя любовные порывы. Так не могло долго продолжаться.

Когда отношения между ними слишком накалялись, господин Войтовский не выдерживал, – боясь срыва, он резко менял обстановку: сломя голову бежал из Москвы в провинцию или сутки кряду кутил в маленьком ночном клубе, не брезговал и рулеткой. Ему везло: деньги так и сыпались дождем, выигрыш за выигрышем. Больше трех раз Леонард Казимирович не играл, не искушал Фортуну.

– Я чувствую тебя, – задыхаясь, шептал он. – Ты близко.

После кутежа он отсыпался и снова погружался в мир своих безумных грез. Там сумеречно блистал образ Герцогини, обещая не только любовный экстаз, но и неизведанную, темную дорогу, ведущую к иным наслаждениям. Очертания будущего смутно вырисовывались в воспаленном воображении Войтовского: он как никогда был готов прыгнуть в огнедышащую пасть дракона, называемого субстанция невидимого. Мысль обрести бессмертие казалась призрачной, как след от вспышки молнии, – но только она одна могла оправдать неистовство стремления, и только она одна стоила того, чтобы прилагать все возможные усилия на пути к ней.

– Высоко взлететь решил, – звучал в ушах голос Леонарда-скептика. – Как бы крыльев не лишиться! Не боязно?

– Боязно, – признавался Войтовский. – А жить без смысла, без надежды... еще страшнее.

Женщина испытующе пронизывала его взглядом, будто читала думу, которая отняла у него покой, спрашивала лукаво:

– Так что, Пилигрим? Кровь тебя не пугает? Божья заповедь гласит: «Не убий».

– Разве мы собираемся убивать?

Она отводила глаза, вздыхала.

– Ты мне не доверяешь? – сокрушался Леонард. – Почему таишься? Чем мне доказать свою искренность?

– Что ты станешь делать, когда... обо всем узнаешь?

– Мы завладеем миром!

В такие моменты Герцогиня принимала его за сумасшедшего. Он свихнулся! Завладеем миром! Ее мотивы были проще и... циничнее.

– Я не желаю ничего терять. Ничего! По неопытности я ошибалась, это позади. Настала пора вернуть себе былое величие. Оно было, я не сомневаюсь! Когда я выбирала себе имя для Интернета, на ум пришло слово Герцогиня.

– Называть тебя так – весьма приятно, – признался господин Войтовский. – Хорошо, что люди придумали компьютерную сеть.

– Удобно. Особенно для желающих быть инкогнито.

– И все же... где ты взяла раритеты?

– Я осуществляю посредничество, – уклончиво ответила она. – Почему ты такой зануда? Иногда информация может стоить жизни. Видишь, мне необходимо скрываться? Хочешь разделить мою участь?

Он хотел, очень. Но промолчал.

– Достаточно того, что я прячусь, – с улыбкой прошептала она, приникая к нему всем телом. – Мы не можем позволить обмануть себя. Один из нас должен быть вне подозрений.

«Каких подозрений?» – чуть не спросил Леонард: вовремя прикусил язык. Боялся спугнуть Герцогиню. Она что-то почувствовала, резко отстранилась.

– Ладно, пойдем прогуляемся. Возьми зонт.

Евпатория зимой, в снегу, казалась пустынной и будила воспоминания о несуществующем. Блеклая зелень низкорослых крымских сосен и туй приобрела серебристый оттенок. Молчали фонтаны, не горели огни маленьких кафе, тротуары были мокры, аллеи и парки безлюдны. Море с шумом набегало на песок пляжей, где одиноко возвышались грибки и голые конструкции навесов, напоминающие обглоданные ветром скелеты.

Небо хмурилось. Белая мгла заволокла горизонт, и море слилось с небом. Дул ветер, от воды тянуло солоноватой прохладой, водорослями и йодом.

Леонард и Герцогиня остановились на набережной. Множество птиц качались на волнах у самых каменных ступеней, в которые легко ударялось, плескалось море. Лебеди брали хлеб почти из рук; уточки ныряли за размокшими кусками булки под воду; чайки гонялись за более проворными нырками, отбирая у них угощение.

Рядом с яхт-клубом стояли на берегу яхты, гордо задрав вверх носы.

– Хочешь покататься? – спросил Войтовский.

Она отрицательно покачала головой.

– Не сейчас, летом.

– Я подумаю, – без улыбки ответила Герцогиня. – Пойдем куда-нибудь, перекусим.

Они зашли в уютный подвальчик, где подавали блюда восточной кухни. Леонард выбрал себе и ей шашлык, жареные мидии и лаваш, заказал красного вина. За едой он спросил:

– Ты ни о чем не жалеешь?

Женщина подняла на него аккуратно подкрашенные глаза.

– Пока не знаю. Я еще не все закончила.

* * *

Москва

– По крайней мере теперь ясно, что Марина жива, – сказала Ева.

Она разливала кофе по чашкам.

– Угу, – буркнул Смирнов, не то в благодарность за кофе, не то соглашаясь с ее словами.

Они любили по вечерам пить кофе в гостиной, когда над столом горит желтый абажур, а тишину нарушает лишь ветер за окном.

– Мечтаю о камине, – вздохнула Ева. – Хочу, чтобы трещали дрова и пахло березовыми поленьями. Когда у нас появится загородный дом?

– Еще пару таких расследований, как дело Корнеевых [3] , и можно ехать выбирать участок, – подумав, ответил сыщик. – Начнем строить потихоньку, глядишь, года через три будет готов дом.

Она помолчала, положила себе на блюдце пирожное с заварным кремом, ему – слойку, посыпанную сахарной пудрой и корицей.

– Я сегодня с ног сбился, – глотнув кофе, сказал он. – Смотался в Зеленую Рощу, показывал сотрудникам тепличного хозяйства фотографию Марины Комлевой – чем черт не шутит, думал, вдруг кто-то ее видел, знает. Ничуть не бывало! В «Молохе» ее тоже никто не признал. Хотя точно видели! Внешность у нее неприметная, невыразительная, не запоминающаяся.

– Идеально подходящая для роли секретного агента. Может быть, общежитие, где проживали девушки, является очагом распространения наркотиков, и... их туда внедрили для наблюдения.

– Полагаешь, наши провинциалки, – сотрудницы спецслужб? – Смирнов не сдержал смеха. – Ну и ну! Получается, их завербовали в детдоме городка Шахты, оттуда забросили в Москву... свели со Стасом. Кстати, это он помог им устроиться с жильем.

– Именно! – увлеченно подхватила Ева, не обращая внимания на его сарказм. – Что, если Стас – наркоделец, маскирующийся под финансиста? Он сначала клюнул на удочку девушек, а потом... когда почувствовал угрозу разоблачения, ловко от них избавился. «Молох» – только прикрытие! Он нарочно сводил их туда, чтобы все свалить на «черную магию». Мол, он тут ни при чем, это действует проклятие. Теперь господин Киселев мастерски изображает трясущегося от страха человека, а ты ему веришь.

– Значит, дело вовсе не в ревности? – поддел ее сыщик. – Оказывается, Марина и Вероника уже не соперницы, влюбленные в Стаса: они внедренные агенты, которые следят за сетью наркодилеров. И Молох, жаждущий жертв, – просто отвлекающий маневр. Поэтому обеих девушек убил господин Киселев.